Сергей Бетев - Без права на поражение [сборник]
— Ну а Светлана?
— Что Светлана?
— С нею были разговоры о Старшинове?
— Нет. Я говорю, что она непонятная какая-то. Чувствовалось, что она человек не злой, даже добрый. И в то же время никогда не была откровенной, всегда у нее какие-то тайны, пустяковые — но тайны. И вместе с тем беспечная очень…
— Из чего вы заключили?
— Да из всего… Как-то я зашла к ним с Шурой в номер. Смотрю, не прибрано. Я стала убирать. На окне увидела конверт, хотела его выбросить, а из него посыпались деньги. Как сейчас помню: семь сотенных! А червонцев сколько — так и не узнала. Я бросилась собирать их, не сдержалась, говорю:
— Светка, разве так можно?
А она:
— Понимаешь, вчера набралась.
— Ради чего? — спрашиваю.
— Настроение такое…
И все. Только потом объяснила:
— Мама на шубу прислала.
— Вот такая дурная, — заключила Полина.
— А в нашем городе у нее знакомые были?
— Не помню. Нет — вру. Она упоминала о какой-то знакомой по имени Валентина. Я никогда ее не видела, а потом Светлана говорила, что поссорилась с ней. Последнее, что припоминаю, это звонок Светланы на квартиру моих родственников, у которых живу. Звонила из аэропорта. Сказала, что проводила Аркадия. И еще — что уходит из гостиницы.
— Куда?
— В одно место, как она выразилась.
— Пожалуйста: тот же адрес, который назвала и мне, — вставила Казарина, молча слушавшая разговор,
— Ну что ж, спасибо, — сложила бумажки Булыгина. — Придется искать этого Аркадия и знакомиться с ним. Раз он ее знает близко, может, хоть он нам какую-то броскую примету этой Светланы назовет.
— А зачем приметы? — удивилась Борисова. — Он вам, наверное, фотографии подарит,
— Она дарила ему?
— Да нет! Как-то в той же «Юбилейной» я столкнулась с ними в вестибюле. Смотрю, у Аркадия через плечо «Киев». Оказывается, собрались фотографироваться. Потащили меня. В сквере у гостиницы «Большой Урал» он нас и запечатлел. Так что можете смело меня в подельщики…
Валентину Петровну захлестнула такая радость, что она сама расхохоталась. И, конечно, не шутке Полины. Потом сказала:
— Приметы фотографии не помешают. Но на фотографии их не всегда разглядишь.
— Конечно, — согласились юристы. Расстались как друзья.
— Я думаю, девушки, вас учить не стоит: наш разговор?..
— Могила! — хором и совсем несерьезно отозвались «девушки».
Валентина Петровна, провожая их, даже вышла на крыльцо райотдела.
— Сколько еще сдавать?
— По одному осталось. Если не завалим, позовем на банкет.
— Согласна!..
Поздно вечером начальник следственного отделения Михаил Иванович Кауров и начальник отделения уголовного розыска Иван Иванович Усков собрали оперативное совещание. Тот и другой не потребовали никаких докладов, не собирались давать заранее подготовленных заданий и рекомендаций.
— Итак, товарищи, — просто начал Кауров, — после похищения денег в торговокулинарном училище прошло двое суток. И хоть бегали мы по городу много, даже узнали кое-что, очень нужное нам, но факт остается фактом: преступницы у нас в руках нет, денег — тоже. Вчера, например, лично я был уверен, что мошенница еще не успела уехать из города и есть надежда где-то прихватить ее. Сегодня с неменьшей уверенностью можно предполагать, что она находится по крайней мере в соседнем часовом поясе: денег у нее вполне достаточно, чтобы с комфортом долететь в крайнюю точку любого авиационного маршрута. — И поднажал на вывод:
— А это значит, что и нам теперь предстоит бегать за ней на дальние дистанции…
Усков и Кауров никого не обвиняли в нерадивости, Они понимали, что столкнулись с хорошо продуманным, тщательно подготовленным и профессионально завершенным преступлением. Сейчас им представлялось главным правильно определить расчеты преступницы, ее тактику, чтобы противопоставить им свою.
Обкатовой нельзя было отказать ни в изобретательности, ни в дальновидности. Чужой паспорт, по которому она устроилась на работу, изъятие собственных фотографий из документов учреждения надежно обеспечивали ей два преимущества, взаимно усиливающих друг друга: с одной стороны — лишали уголовный розыск свойственной ему оперативности в направляли его по ложному пути; тем самым с другой — обеспечивали достаточный запас времени, чтобы оказаться подальше от места преступления и найти надежное укрытие.
Оба эти расчета вполне оправдались. Сейчас розыск вышел из тупика, но это ничуть не облегчало дальнейшей работы, как могло показаться на первый взгляд.
— Нам больше нельзя допускать ни одного промаха, — рассуждал Иван Иванович Усков. — Каждая ошибка, даже самая маленькая накладка в очередном оперативном мероприятии, будет отбрасывать нас либо в сторону, либо назад. Возьмем первое: возможно, завтра кому-то из вас предстоит встретиться со Старшиновым. Как вы затеете «игру» там, в Кустанае, — зависит целиком от вашего оперативного умения и таланта. Но при любом варианте надо помнить, что Старшинов и фотография Обкатовой, которая должна быть у него, нам необходимы. У него в руках наши глаза, если хотите. И в то же время, если он поведет себя не так, как нам надо, он неуязвим. Понимаете ли? Уголовный кодекс — не Евангелие, по которому прелюбодеяние, хоть и по милому согласию, все одно — смертный грех. Так ведь? А вдруг он скажет, что его оклеветали? Докажите-ка обратное. Скажете, свидетели? Казарина, Борисова? Не получится: знакомые, приятельницы Обкатовой и тому подобное. Одним словом — шатко. А вдруг этот Старшинов потребует Обкатову. Кого мы ему покажем? Мы ее даже по фотографии в лицо-то не знаем… Ладно. Допустим, докажем ему это знакомство, все докажем, а он струсит. В душе струсит. Подумает, вздохнет потяжелее и скажет: рад был помочь, ребята, да пленку завалил. Может быть такое?.. Вполне. Так что тот, кто поедет в Кустанай, должен крепко надо всем подумать. Второе — Кемерово. Там Обкатову нужно так обставить, чтобы осечку исключить. И хорошо, если она уже дома. А если нет, что вероятнее всего?.. Учтите, прямым путем после таких гастролей в родное гнездо не возвращаются. Может, она устала, переволновалась здесь, у нас, в Свердловске, и сейчас в Ялте нервы лечит. Может быть?..
— Вполне. Я бы так и сделал на ее месте. Это подал голос старший инспектор уголовного розыска Геннадий Захарченко.
И напряженное внимание, царившее в кабинете, ослабло от улыбок. Усков и Кауров не были исключением.
— Ну, а теперь перейдем к некоторым деталям, — призвал к порядку после передышки Усков.
…А в это время телетайп в комнате связи райотдела бесстрастно отстукивал буквы вчерашней телеграммы. Только начало ее было дополнено еще одной фамилией.
«Всем, всем, всем! Разыскивается опасная преступница, называющая себя Рязанцевой Валентиной Андреевной, она же — Обкатова Светлана Николаевна. Приметы:…»
…Совещание закончилось около полуночи.
А на рассвете старший инспектор уголовного розыска Захарченко и его товарищ по отделению Макаров в последний раз тряхнули друг другу руки в аэропорту Кольцово.
— Ты хоть в Кемерово-то был раньше? — спросил Захарченко.
— Нет. А ты в Кустанае? — поинтересовался Макаров,
— По карте знаю, — скромно ответил Геннадий.
3
Иногда о людях слышишь: «Она создана для музыки!», «Он прирожденный математик», «Инженер — по призванию…» Ни от самого Геннадия Захарченко, ни от его друзей никто не слышал, почему он оказался в милиции. Известно, что пришел он в органы борьбы с преступностью сознательно, закончил школу МВД в Елабуге.
Уже в первый год работы в Свердловске участвовал в раскрытии самых опасных и запутанных преступлений, которыми занимались и город, и область. Его включали в оперативные группы, отрабатывавшие отдельные версии. Часто такие поручения не приносили результатов, потому что несостоятельными оказывались версии. Но Захарченко как будто не замечал этого: «надо!» было его единственным принципом в любом деле. В остальном он оставался добродушным, добрым парнем с весьма своеобразным — нарочито грубоватым — юморком.
С той поры прошло много лет.
Сейчас в памяти Захарченко накопилось непостижимое количество имен, он в деталях помнит обстоятельства всех преступлений, которые раскрывал; знает в лицо не только преступников, но и свидетелей, проходивших по его делам. И все это дремлет до поры под непреодолимым покровом его невозмутимости. Крупноголовый, словно отлитый, он обладает таким спокойствием, которое в сочетании с его немногословностью и медлительностью незнающие иногда принимают за полнейшее отсутствие эмоций. Да и в своей среде можно услышать почти то же, но и совсем непохожее:
— Что? Захарченко взялся? Нормально: неделю помолчит и раскроет.
